Леля подняла заплаканные глаза. Она никак не ожидала услышать такое от дочери. Ее голосок растопил что-то в душе, и она, не таясь, заплакала, обнимая прижавшуюся дочурку.
— Деточка… маленькая моя! Бабушка наша слабеет. Она старенькая, но ей так не хочется стареть! В молодости она была очень красивой, и теперь… Ей страшно, она боится смерти, Господи, да кто ж не боится-то! — она глубоко и прерывисто вздохнула, пытаясь выровнять дыхание, потому что впервые при Сене произнесла вслух слова, которые боялась произносить. Слова о смерти!
— Понимаешь, девочка, я говорю ей: мама, ты бы в церковь сходила исповедовалась, как в старину бывало. Тебе легче станет! А она мне: нет, говорит, Леля, в чем мне каяться — на мне греха нет… Нету на ней греха, понимаешь!? Как же так можно, ведь нет людей без греха! Но она не хочет сама себе в этом признаться. Господи, ну что за жизнь, что за дурацкая жизнь… Может быть тебе, маленькая, удастся жить по-другому. Дай тебе Бог! А мы… Мы уж так, как привыкли. Живем, будто сидим на краешке стула как-то наперекосяк! Ох, да что я глупости говорю, ты меня не слушай…
— Нет, ты не глупости говоришь — ты всегда так со мной говори, хорошо? Почему ты никогда так раньше не говорила? Думаешь, я не пойму? Я все понимаю! Давай теперь так всегда будем… не понарошку говорить, хорошо?
Леля, с удивлением глядя на дочь и словно заново её узнавая, кивнула. И почувствовала, что ей стало легче.
— Мамочка, все изменится — вот увидишь. Скоро-скоро! Я обещаю тебе! Ты мне веришь?
— Верю, — сказала мама. И улыбнулась.
— И еще, мам, у меня к тебе просьба. Ты зови меня Сеней, хорошо?
— Сеней? Тебе нравится? Ну, раз так, хорошо… Сеня.
Она нежно поцеловала дочь, поднялась.
— Пойду я к бабушке. Спасибо тебе, дружок, легче мне стало. А ты поешь, ладно?
И умывшись, насухо утерев лицо полотенцем, мама вернулась в дом.
Сеня не стала есть, только налила себе стакан молока и залпом выпила. Потом на цыпочках прошла к бабушке в комнату. Та лежала, закрыв глаза, положив руку на грудь и почти не дыша. В комнате пахло лекарствами, дед сидел на стуле возле кровати, держа бабушку за руку. Он обернулся на шаги, кивнул внучке и продолжал сидеть неподвижно как изваяние.
Бабушка захрипела, что-то всхлипнуло у неё в горле, на лбу выступил пот… Сеня не могла больше на это смотреть и выбежала из комнаты. Слезы душили её. Она не думала, что бабушке так плохо, и это ведь по её вине! А врачей тут поблизости нет — пока ещё скорая доберется…
Она пробралась к себе в комнату, легла и завернулась с головой в одеяло. Мысль воплощается, — вспомнились ей слова Проши. Да, это она во всем виновата — надо же было придумать про плохой сон о бабушке, который якобы ей приснился… Ну кто её за язык тянул? Нет бы сказать, что видела плохой сон о себе — глядишь, сама бы и заболела! За что бабушке-то расплачиваться за внучкину глупость?! Да ещё эта мысль… пускай невысказанная, но все же пришедшая ей на ум — мысль о том, что хочет другую бабушку… Так вот тебе — бабе Инне плохо. Она при смерти! Вот и не будет у неё теперь бабушки… Вовсе не будет — ни придуманной, ни настоящей!
Подумав об этом, Сеня ужом завертелась в кровати. Она не знала куда деваться от стыда и боли, жгущих её, как огнем.
— Господи, дорогой Господи, я знаю, что ты есть! — горячо зашептала она, давясь слезами. — Помоги моей бабушке! Помоги нам всем… Я такая глупая, Господи! Почему так все получается? Я же ничего плохого не хотела…
«Не хотела, но сделала, — шепнул ей внутренний голос. Ты стащила фотографии, ты ляпнула маме про дурной сон о бабушке, хотя знала, что мысль воплощается… Ты ушла в лес вместо того, чтобы отправиться за молоком…»
Сеня села в кровати. Но это же… самая обыкновенная жизнь. Такое каждый день происходит. Почему же только сейчас в ней проснулся этот внутренний голос? Почему он раньше молчал?
«Потому что ты изменилась. Проша многое рассказал тебе — то, чего раньше не понимала. Прежде ты сама себе задавала вопросы, но ответа на них не получала. А теперь знаешь ответ, знаешь, что злой поступок дает темным силам власть над тобой. И тогда зло умножается. Многократно… Получается целая цепочка зла! Она кажется случайным нагромождением событий лишь для того, кто не ведает, что творит. Но знающий видит связь между ними. И ты её теперь видишь.»
— И что же мне делать?
Она задала этот вопрос вслух, хоть и не знала, с кем говорила сейчас, кому принадлежал этот внутренний голос. Душа ли это ей отвечала, растревоженная и напуганная душа, — или то был голос ангела хранителя… А может быть, с ней говорил Тот, к Кому она обратилась с первой в жизни молитвой…
— Что мне делать? — повторила она свой вопрос, дрожащим от боли и страха голосом.
«Ты уже наметила план действий. Исполни его…»
И Ксения поняла: то был голос её души! Душа знает больше, чем разум, и всегда подскажет правильный путь. Как переводчик, который передает вести из тонкого мира, перелагая их на доступный язык…
Ей показалось, душа её вдруг расширилась, стала больше, сильнее… Она выросла в эти дни, обрела свой голос и звала её действовать, помочь всем, кто оказался вовлеченным в замкнутый круг беды, очерченный возле неё и Проши. Сеня не сомневалась: за их семью принялся Сам — Прошин заклятый враг, которому она сама растворила двери!
Она встала с кровати и подошла к зеркалу. На неё глядело лицо, которое вдруг показалось ей незнакомым. Кто она? Какая на самом деле? Хорошая или дурная? Этот вопрос прежде не возникал — само собой разумелось, что она не может не быть хорошей! Но теперь её «я» корчилось, не желая принять иной ответ, иной взгляд на саму себя, и все-таки его принимая…