— Это точно — начинается. Но это не значит, что можно баклуши бить и о вечном не помнить. А мне положено о нем помнить — о вечном, значит…
— Ну и хорошо, Прошенька, вот и помни и мне расскажи. Ты ведь мне будешь рассказывать… как тогда, а? Как в твоем подземном прибежище? Помнишь, сколько ты мне всего рассказал? Кажется, я до этого и не жила!
— Жила, да ещё как — на полную катушку! Ты вопросами себя теребила всякими. Вот и дотеребилась — меня к тебе выслали, чтоб кое-что тебе прояснил. Только я-то что — это ведь всякий может — до жизни живой докопаться. Только надо все время рыть её — жизнь. И тогда она тебе все свои тайны раскроет!
— Так уж и все!
— Ну, не все, конечно… Только те, которые человеку раскрыть дозволено. А ему вовсе не все следует знать — от многого он отгорожен как бы стеною невидимой…
— Например?
— Ох, до чего приставучая! Имей в виду — разговоры эти для нас с тобой будут не правилом, а скорей исключением — когда какой-никакой вопросик уж больно тебя допечет… А пример тебе… вот пожалуйста! Как орехи хрустели видела? Ну, прошлой ночью, в жилище моем? Помнишь?
— Как будто такое можно забыть… — помрачнев, ответила Сеня.
— Ну вот. Сама понимаешь, кто там в комнате был, и под чьими шагами эти орехи давились… Пояснять не надо, надеюсь? Дело-то к ночи идет…
— Нет, не надо, не надо! — вся сжавшись, пискнула Сеня.
— Так вот, Господь и не попускает, чтоб человек ВИДЕЛ духов нечистых. Так их вид страшен, что от одного этого можно сойти с ума… Ограждает Он человека. Сказано ведь: познание умножает скорбь. Так что, отпущено вам человекам — знать о мире ровно столько, сколько положено. И не лезть за черту запрета — иначе, кроме бед, ничего не выйдетт из этого… А нам беды нужны?
— Не нужны, — враз посерьезнев, сказала Сеня. — Прош, так это был… Сам? Я правильно догадалась?
— Правильней некуда. Сам!
— А как же теперь?
— Что теперь?
— Ты с ним опять будешь… биться?
— Биться буду, без этого нам нельзя. Ни человеку, ни духу без битвы никак невозможно! Только теперь жизнь покажет, какой-такой недруг у меня нарисуется. Откуда явится и какой из себя будет…
— А Сам? Он, что, от тебя отступился? — с надеждой спросила Сеня.
— Сам-то… А нет его, Самого! Совсем нет! Развеялся! Ты его победила, девочка, бесстрашьем своим и верой.
— Я? — не веря ушам своим, Сеня так и застыла на месте.
— Ты. Ты знала, что недруг мой рядом, по пятам за нами идет, и не испугалась. Знала, что крест для нечистой силы — самое страшное оружие. И не побоялась оружие это в битве со злом применить. Сам давно тут по округе рыскал, крест искал. Очень он боялся его и хотел уничтожить, потому как перед смертью Варварушка предсказала, что много нечисти через её крестик нательный в прах развеется! Видишь, сбылось её предсказание… Крестик наш — тот самый, Варварушкин. Она, как постриглась, его не снимала, свято верила в силу креста, и вера её недруга нашего победила. Вот и ты верила, что Бог не оставит. Так и случилось — не оставил Он нас!
— Проша… но тогда ведь ты сам должен был первый от креста в прах развеяться! Ты же нечистый дух, так ведь? А получается, крест тебя спас? Это же вопреки всем законам!
— Вопреки всем законам нечистых! А я не нечистый вовсе — сто раз тебе уже говорил. Я так себе был — серединка наполовинку, невмоготу мне стало болтаться на серединке этой убогой и возмечтал я… да я ж тебе говорил! Вот и дал мне Бог по мечте моей, молитву мою исполнил. Да, конечно, сильно я рисковал, когда просил крест на себя возложить, мог от этого в миг развеяться. Но, как видишь… — Сеня, не видя его, почувствовала как он весь просиял, - как видишь, мы с тобой победили и мне отныне дано званье чистого! И получается — единственный чистый я домовой на земле! Только, знай, если будешь хвастаться, вот как я, то немедленно грязи в душу горстями наляпаешь. Да, что там — лопатами! Потому что, хвастовство — это грех!
Сеня подумала, что Проша неисправим — даже преобразившись, привычки свои не оставил: так же любил поучать, так же обожал возноситься, и чуть что — менял настроение. Переменчивый, что твой весенний ветер…
— Слушай, я за тебя страшно рада!
— За НАС! — поправил её Проша. — Это ведь и твоя победа…
— Ну, хорошо, за нас. Только… как же мы будем теперь?
— Что будем?
— Ну… жить?
— Хорошо будем жить. Попробуем, по крайней мере… А чего там, у нас получится! Да и прошлые ошибки мои, надеюсь, не пропали даром — многому меня научили… Заплатил я за них. Сполна! И мои — они, бедные, тоже за эти ошибки платили. Жизнь штука такая — и за свои ошибки, и за чужие — за все платить приходится. А иначе не прорасти к небесам через эту корявую твердь…
И Сеня услышала, как он несколько раз в сердцах притопнул лапой.
— Проша, мне кажется, ты за все заплатил… И страданьями своими, когда мучился без людей и простить себе не мог, что семью свою погу… нет, не ты её погубил! Ты просто недосмотрел вовремя — вот что!
— Так все беды — они от недосмотра! Когда душа немеет и не чует близкой опасности. А чтоб чуяла — это я тебе говорил — растить её надо. Вот этим мы с тобой и займемся!
— Прош, ты меня не отвлекай, дай договорить — ведь это же очень важно! Мне кажется, что все прошлое ты искупил. И Самого победил и меня научил многому… Я, знаешь, как-то совсем по-новому жить начала.
— То ли ещё будет! — успокоил её домовой. — Только ты ещё про одну вещь забыла.
— Про какую?
— Про последыша моего. Ведь я простил его… да. Себя превозмог, а простил. И спас.