Проша - Страница 26

«Надо что-то делать! — Сеня припустилась вдогонку за папой. — Надо мальчишке помочь! И вовсе он не такой уж противный. Жалко его… И что скажет Проша? И где-то он? Ох, беда!»

Наконец добрались до дома, и мама усадила мужчин пить чай. А сама позвала Сеню сажать салат — бабушка таки настояла! Со своей грядки Сеня не могла услышать ни слова из разговора, шедшего на веранде, и это было паршиво — она чуяла, что съемка, заказанная отцу, каким-то образом связана с исчезновением конверта с фотографиями.

Широко распахнув калитку и бодро помахивая объемистыми пакетами, явился дедушка.

— Люди! Я вам гостинцев привез!

Сеня кинулась деду на шею, мама отобрала у него сумки и повела к столу. Заметив Валета, дед помрачнел, но поздоровался с ним как ни в чем не бывало, обнял зятя и принялся за еду. У деда был диабет и ему нужен был строгий режим питания — есть полагалось часто и в строго определенное время.

— Вот, Мосина, я тебе сладенького привез, — шепнул дед ей на ушко, чтобы никто не расслышал. — На-ка вот, к себе унеси…

Дед частенько баловал внучку сладостями тайком от бабушки. Зная, что диабет — болезнь наследственная, да ещё особо цепляется к любителям сладкого, баба Инна следила, чтобы Сеня со сладким не перебарщивала. А та его страсть как любила!

Сеня кинулась к себе в комнату прятать гостинец: коробочку клюквы в сахаре. Вернувшись, Валета уже не застала — он ушел, а дед напал на зятя с расспросами.

— Ничего особенного, говоришь?

— Александр Алексеевич, уверяю вас — никакого криминала тут нет! Самая обыкновенная натурная съемка: пейзаж, овражек, участки… Видно, кто-то хочет купить… Это неподалеку отсюда — за деревней. Там сейчас многие строятся.

— И, говоришь, пятьсот долларов? Николай, ну сам посуди: могут за безделицу такие деньги платить? Значит тут что-то нечисто!

— Ой, Александр Алексеевич, вам всюду что-то мерещится! Я Валета со студенческих лет знаю — нормальный парень. Он прожектер — это да! Но знаете, мы ведь все немного того… не без этого. Помечтать, да повитать в облаках все горазды. Но это ведь не смертельно, так?

— Ох, Коля! Так-то так… Да только дело тут не в мечтаниях. Очень нехорошо это дело попахивает — а я такое за версту чую! И Валет этот твой… Гнилой он парень, Коля, насквозь гнилой. Я бы с ним ни за какие коврижки не связывался.

— Слушайте, но ведь это только слова! Гнилой… А этот гнилой, между прочим, мне хорошую работу нашел. Такую, которая на дороге сейчас не валяется… Вы ж сами знаете — если б не он, не видать бы нам этой дачи! Он связан с очень денежными людьми. И заказчики его — ого-го-го! Птицы высокого полета! Им что пятьдесят долларов, что пятьсот — невелика разница.

— Э-э-э, не говори, такие люди каждую копейку считают! А иначе не были бы они, как ты говоришь: ого-го-го! Сам-то себя не дури… Дело, конечно, твое, но я бы не стал с этим связываться. Откажись пока не поздно, догони дружка своего, извинись, что не сможешь взяться за эту работу, выдумай что-нибудь… мол, по семейным делам срочно в город нужно… Ну, я не знаю! Можно же что-то придумать…

— Нет, я не понимаю… — папа вскочил из-за стола и зашагал взад-вперед по веранде. — Почему вы так странно настроены? Вы что, не хотите, чтоб я для семьи пятьсот долларов заработал? Это ж огромные деньги! Сколько всего можно было бы… у Лельки туфель приличных нет! Вы поглядите, в чем она ходит? Я уж не говорю про зимнее: сапоги, дубленка… А это моя жена! Моя!!! И ваша дочь, между прочим! Вам приятно, что зять жену обеспечить не может?

— Коля, не заводись. Никто тебя ни в чем не винит — ты и так пашешь с утра до ночи! Но… — дед Шура и сам вскочил, и они оба заметались возле стола, рискуя стукнуться лбами. — Понимаешь, не любой ценой, вот я о чем говорю! Нельзя же связываться со всякой… шушерой, понимаешь ли! И Валет этот твой… хоть он меня озолоти — не нравится мне и все тут! Ты его просил помочь с переездом? Просил! Он тебе помог? А? Помог, я тебя спрашиваю? Что молчишь?

— У него закрут на работе, — хмуро буркнул отец, но Сеня, которая папино настроение чувствовала как свое, поняла, что в душе он сердит на Валета. И совсем его не оправдывает.

— Ах, закру-у-ут, понимаешь ли! — дед ехидно ощерился и упер руки в боки. — Значит, когда ему надо — он тебя на все сто нагружает, и ты как мальчишка кидаешься ему помогать! А как нужно тебе — у него закрут! Ха! Видали мы таких, да, батенька мой! И вообще, у него глаза бегают! Этакий лощеный хмырь! И тебя он втянет в свои делишки, ой, Коля, смотри, недалеко до беды! — дед с грохотом отодвинул свой стул и уселся за стол, ненароком толкнув локтем сахарницу — и сыпучие сладкие бисеринки разом посыпались через край. — Ах, зараза! Черт! Ксенька, подотри тут быстренько, пока бабушка не видала. Ну! В два счета — раз-два…

Пока Сеня прибирала на столе и смахивала в ладошку рассыпанный сахар, дед сидел молча, уронив голову на руки. Она невольно взглянула на его поникшую голову: надо же, совсем белая! А вены на руках — синие, вздувшиеся, они едва заметно пульсировали… Как живые существа! И ей отчего-то стало страшно за дедушку. Она постояла секунду возле него и вдруг неожиданно для себя крепко поцеловала. Дед поднял голову и с изумлением взглянул на внучку — такие телячьи нежности были не в её духе. Он улыбнулся ей — ласковой, грустной улыбой, взял её лапку, выпачканную в сахаре и… нежно поцеловал. Потом легонько шлепнул по попке, подталкивая на улицу.

— Иди, детка, гуляй. Гуляй! Да… — потом перевел взгляд на зятя. Взгляд у него был сокрушенный, растерянный. — Ты ведь знаешь, Коленька, грязные деньги счастья в дом не приносят. И прошу тебя: помни об этом — я ведь ничем, кроме стариковских нотаций, помочь тебе не могу… А ты не отвергай их сходу — слова-то мои… Боюсь ведь я за тебя. И люблю тебя, Коля, да… Я ухожу… а вы остаетесь. Кажется — взял бы душу, да перелил всю до капли, чтоб вы поняли то, что понял я. Ну вот, разворчался старик пора и честь знать!